(сокращено) Памяти Марата Соломоновича Мазо, 17-летнего добровольца Второй мировой войны. Маячит расхожее мнение – от яростного презрения до снисходительной брезгливости - о еврейской трусости. Анекдоты вьются о евреях в бою: Рабинович, в окопе скорчась, кричит «Не стреляйте, здесь же люди!»; по команде «Вперёд, орлы!» евреи в атаку не бегут: «Мы не орлы, мы – львы: Лев Абрамович, Лев Давыдович...» В последние годы с разлитием в либеральных воздусях политической, религиозной, этнической и всякой другой терпимости («корректности») – уровень презрения несколько снизился, сник, иногда до просто непонимания. Ученики израильских школ, узнавая об уничтожении евреев в годы Катастрофы, не могут понять, как толпы боеспособных мужчин могли без сопротивления идти под выстрелы. Учителя, конечно, недостаточно объяснили ученикам совершенство нацистской технологии убийства, как и отсутствие на оккупированных территориях Советского Союза этих самых боеспособных мужчин, ушедших на фронт, но дело ещё и в недостаточном знании истории евреев. Больше двух тысяч лет назад греческий философ Аполлоний Молон обвинил евреев в трусости. По тем временам такое не лезло ни в какие ворота: евреи славились как воины. Война в древности часто была священным делом, религиозным занятием. «С нами Бог» - слова на кинжале гитлеровского эсэсовца, которые звучали и в речах фельдмаршала Суворова и Жанны д’Арк, - они катились к нам из библейских времён. Но одно дело язычники, другое – народ Единого Бога. С ними в битве заодно не какой-нибудь Марс, а Всемогущий Бог всей Вселенной. Меч древнего еврея направлялся Вышней дланью, оттого и его самозабвенная неистовость в бою. Римские историки, скрепя юдофобскую свою душу, честно писали о доблести евреев в войнах против римлян. Дион Кассий: «во гневе племя их [евреев] страшно»; «Полководец Юлий Север не осмелился напасть на евреев, видя их численность и отчаянную храбрость». Тацит: «Взятие Иерусалима – дело серьёзное и трудное, не столько вследствие тех средств сопротивления, коими располагали осаждённые [евреи], сколько вследствие их упрямого фанатизма» [2, 199-200]. Александр Македонский всю свою империю завоевал с 32 тысячами солдат, а для взятия Иерусалима в Иудейскую войну римлянам потребовалось 80 тысяч воинов против двадцати трёх тысяч евреев. И как гордился победой вождь римлян Тит: «Я покорил народ еврейский и разрушил город Иерусалим; до сих пор все полководцы, цари и народы либо безрезультатно осаждали его, либо даже вовсе не решались на него напасть» [2, 200]. А за двести лет до того, в Египте, где правили греческие цари династии Птоломеев, до тридцати тысяч еврейских солдат составляли гарнизоны местных крепостей; евреи были полицейскими, таможенниками на Ниле, стражниками на неспокойной границе с Нубией; главнокомандующими египетским войском становились евреи Ониас, Досифей, Хелкия и Ханания. Это во 2 веке до н.э., как раз во времена Аполлония Молона. Но что юдофобу факты! Он, собственно говоря, и еврейскую трусость определил довольно туманно: «Евреи в бою подменяют храбрость безумной и дерзкой отвагой». Про отвагу не услышалось, отсутствие храбрости – отпечаталось в умах на века вперёд. Из книги «Посреди войны. Посвящения»: Знаменитейший политик Израиля, строитель страны и армии, солдат нескольких войн, человек из немногих любимых народом прижизненно, буркнул: «Евреи на русском фронте? Знаем! «Вперёд, в атаку!», а сзади солдат с автоматом»... Оторваться бы ему на часок от государственных забот, заехать (лучше зайти, и не по службе) в Яд ва-Шем, посмотреть в Зале Имён Листы-анкеты погибших евреев... [1, 136]. Когда подневольным древним евреям становилось невмоготу от страданий, они мечтали о мести. Именно в периоды угнетения греками (времена Маккавеев) или вавилонянами рождались еврейские фантазии о каре мучителям, словно проявлялись в крови гены давнишнего доблестного бешенства. И слагалась Книга Эстер, где в ответ на грозящее истребление евреи радостным махом победного меча вмиг уничтожают 75 тысяч своих ненавистников. И в книге Юдифи того же периода известный из Библии эпизод вероломного убийства сыновьями Иакова жителей города Сихема (Шхема) перетолкован как праведный акт мести: «О Бог моего предка... давший ему в руку меч для мести!..» А ответом на разрушение Первого Храма зазвучал Псалом «На реках Вавилонских», которого окончание: «Блажен... кто плач Израиля сторицей На притеснителях отмстит! Кто в дом тирана меч и пламень И смерть ужасную внесёт! И с ярким хохотом о камень Его младенцев разобьёт!» (перевод Н. Языкова) [2, 150]. После страшного александрийского погрома 38 г. еврейская книга «Премудрости Соломона», прозрачно перенося на современность историю Исхода из Египта, услаждает сердце читателя-единоплеменника десятью страшными казнями египетскими, ниспосланными Богом в отместку мучителям евреев. Но как мог бессильный, без государства и армии, народ, распылённый среди враждебного населения, утолить свою жажду мести? Восстать – сгинешь. Значит, жить, зубы стиснув, порыв давя, заглушая, загоняя в закоулки души. И душа обминается неврозами, гаснет пыл, воин сникает в торговца, ярость ужимается в терпение, стиснутые челюсти разжимаются. Львиная грива завивается овечьими локонами. С. Лурье: «У народа, привыкшего в течение многих столетий к унижениям и угнетениям, атрофировалось в целях самосохранения естественное чувство живой ненависти к притеснителям и умение живо, немедленно, рефлективно реагировать на обиду! ...они кипели местью, но многовековая дрессировка приучила их загонять это чувство внутрь себя и не давать ему проявляться... Инстинкт национального самосохранения приучил их вовсе не реагировать на менее тяжёлые обиды, а на более тяжёлые реагировать не рефлексом, а разумом [в том числе стремлением] к достижению фактического влияния в стране. Но, с точки зрения античной морали такой способ реагировать на обиду считался недостойным... Результатом... явилось чувство гадливости и презрения к евреям, их третируют как «паршивых жидов». Евреи, со своей стороны, эту естественно-возникшую черту... не преминули возвести в ранг добродетели. Жажда мести - грех, так как надо любить все Божьи создания; чувство самолюбия, реагирование на обиду – преступная гордыня... Христианский принцип: «ударившему в правую щеку подставь левую» не что иное, как вышедшая из недр еврейства утрировка этой специфической национальной особенности, уже евреями возведенной в ранг добродетели» [2, 157, 165-6]. Не сразу угасла еврейская боевитость. Она всплеснула победой восстания Маккавеев и отчаянной яростью осаждённого римлянами Иерусалима в Иудейскую войну. Секта ессеев считала войну страшным грехом и в храме Иерусалимском не молилась, но припекло их душу еврейским патриотизмом и бросились ессеи сражаться за погибающий храм. А ещё через шестьдесят лет снова схлестнулась маленькая Иудея с могучей империей: три года, со 132-го по135-й подавляли римляне восстание Бар-Кохбы, пятьдесят битв откровавилось... В русских былинах «Жидовин могуч богатырь... наезжал на Добрыню на Никитича». Но время текло, жизнь по чужим углам-странам направляла еврея, пригибала, прибивала, кривя и калеча. Куда, скажем, было податься еврею из-под крестоносного меча – двести лет он нависал над головой и опускался не раз. От кого ждать защиты? Только от Бога. «Шма, Исраель, Бог наш Единый!» вопили евреи и шли на костры, убивали собственных детей, лишь бы не креститься, не изменить… Библейский Авраам во имя Бога занёс нож на первенца своего Исаака. На иврите это называется акедá – «связывание» по аналогии с закланием агнца на жертвеннике. Исаак из Вормса, противясь крещению, зарезал двух собственных детей, потом сжёг свой дом и синагогу, и себя в ней - чем не акеда? Традиция мученичества. Жертвы освящаются, погибших за религию евреи теперь называют кдушим – святые, они Божьи воины, павшие в битве за веру. Суррогат сопротивления, утешение бессильных. «Пусть кровь благочестивых станет нашим достоинством и нашим искуплением – для нас самих, для наших детей, для наших внуков, для всех последующих поколений, подобно Аврааму, возложившему своего сына на жертвенник», - писал современник [3, 233]. Возможно, христиане и евреи равно ненавидели друг друга. Но христиане свою ненависть реализовали делом – избиениями, а евреи – демагогией самообмана и проклятиями, которые выкрикивались в их хрониках, чем бессильнее, тем яростнее: христианскую церковь обзывали «местом порока» и «Римской блудницей», крещение – «скверной», Христа – «повешенным», христиан – «собаками». Эти хроники – не просто литература. Они значимы религиозно: они стали частями иудейского богослужения и, следовательно, частью национальной традиции. Традиции поджать хвост и держать фигу в кармане. Упоённо предавая свои души и тела Ему, Всемогущему и Справедливому, евреи в грохоте погромов не могли не поразиться несовпадению: они к Нему всем сердцем, а Он к ним бесконечными казнями. Где твоя Справедливость, Всевышний? За что? Вопрос-вопль Иова. Ответ мог быть лишь один: за грехи. В глазах христиан евреи были вечно виноваты в смерти Христа, в собственных глазах евреи нашли себя виновными за недостаточное рвение к Богу – ведь избранный народ, «светоч между народами», с них спрос особый, у них сотни правил поведения, не поспеть всё соблюсти… Из тех же еврейских хроник: «Ни один пророк, ни один мудрец и ни один учёный не может постичь, почему грехи общины показались такими тяжёлыми, что только одна смерть могла их искупить... Но воистину Он – справедливый судья, и вся вина падает на нас» [3, 233]. Себя винить – дело нехитрое, евреям привычное со времён пророков. (Вина тормозит развитие личности – это хорошо известно психологам. Раздражающе беспардонная самоуверенность израильских школьников - не она ли корень, из которого произрастают солдатки боевых частей израильской армии?) Начал строиться новый тип еврея – изнурённого погромщиками и сознанием вины, покорного карающей судьбе - «галутного». Древний иудей, от которого бежали греческие воины, неукротимый герой Масады и гладиаторских боёв сменился сперва евреем, силящимся в чужом краю уважить себя званием носителя Божественной истины, а затем христианство его «опустило» (хамский тюремный глагол здесь к месту) к рабской подчинённости року. Ещё и через века, в наше время Ж-П. Сартр заметит: «Евреи – самые кроткие из людей. Страстно, самозабвенно выступают они против всякого насилия...» Сартр восхищается, но на обороте той медали рисуются погромы крестоносцев и дымы Освенцима. Преображению еврея многое помогало. Не было у них собственного государства, требующего воинской заботы. Со 2 века евреи, самосохраняясь, отказывались носить оружие, а позднее во многих странах им это и хозяева – христиане и мусульмане - запретили, как и ездить верхом на лошади, как и появляться без позорящего знака – правила, унижающие, обессиливающие. После того, как Римская церковь смекнула, что евреи полезны как вечное подтверждение явления Христа, и сверх того, выгодны при торгово-финансовых хлопотах в феодальном хозяйстве, было решено, что убивать их не стóит. Но, как указал в 1205 году христианским королям Европы папа Иннокентий III, на фоне коллег по престолу более благосклонный к евреям: «Все монархи обязаны порабощать евреев и держать обособленно в качестве бесправного и низшего сословия» [4, 71]. Оно и исполнялось. Случались кое-где и кое-когда послабления, но общий порядок, устанавливаемый соборами – высшими законодательными органами церкви, соблюдался. Что только евреям ни запрещалось на протяжении средневековья! Евреям не разрешалось то строить новые синагоги, то украшать их, выходить на улицу во время христианского праздника, а в дни христианского поста принимать пищу. Они обязаны были «не унижать христиан своим щегольством в одежде». Показания еврея в суде не имели доказательной силы. Четвёртый Латеранский собор 1215 года, приняв ряд постановлений, которые позорили евреев, завершил их введением особого знака на одежде еврея. В странах ислама евреи, как и все неверные – зимми – считались арендаторами земли, отданной Аллахом мусульманам; за пользование ею платили налог и, например, в Марокко ещё и в 19 веке были крепостными – имуществом хозяина, как инвентарь, как скот. Все зимми платили и подушный налог-джизью с обязательным обрядом унижения. Историк Бат-Йеор приводит указания 15-16 веков о порядке взимания джизьи: «Надлежит собрать [зимми] в общественном месте, например, на базаре. Там заставить их ждать, стоя в самом низком и грязном месте. Собирающие дань представители закона, сидящие на возвышении, должны принять угрожающую позу, дабы зимми и все прочие почувствовали, что цель наша –унизить их... Зимми выступает вперёд, держа свою дань на ладони протянутой руки, сановник же берёт её таким образом, чтобы его рука была сверху... Вслед за тем эмир ударяет зимми кулаком по шее; стоящий подле эмира служитель поспешно отгоняет зимми прочь... Следует допускать всех желающих [мусульман] полюбоваться на это зрелище. Никому из зимми не дозволяется посылать вместо себя третье лицо для уплаты джизьи, ибо все они должны лично подвергаться этому унижению; как знать, может быть в конце концов они уверуют в Аллаха и его Пророка и тем освободятся от своего мерзкого ярма». (Примеч.: предыдущие 5 строк от «Следует допускать...» вычеркнуты редактором, но мне кажется, что они к месту; впрочем, не очень настаиваю) Печать об уплате джизьи на запястьи или на груди, дающая право на перемещения, являлась знаком бесчестия. Престижные профессии, вроде драгомана (переводчика) в Османской империи, были запретны для плательщиков джизьи. Халиф Аль-Мутаваккил в 850 г. повелел неверным носить отличительную одежду с нашивками. При езде верхом им полагались деревянные стремена и седло с притороченными шарами. «И ещё он повелел, дабы... минтака (арабский воинский пояс) надевать не смели» [5, 60, 84-5]. Мусульманские запреты относились и к евреям, и к христианам, но за спиной христиан стояли европейские страны с их послами и консулами, которые могли заступиться за единоверцев. Евреи же оставались всегда беззащитны и свою порцию помоев получали сполна. Самому за себя не постоять; выходит, надо искать защиты – опять-таки унижаться. Еврей становился жертвой – таким его видели все, он сам тоже. Выжить для средневекового еврея значило: подладиться, подольститься. Ростовщику перед рыцарем или бюргером – только шапку ломать. Скромность – лучшее, что может вырасти на такой почве, об остальных качествах удобнее помолчать. Украинская Хмельничина - очередной этап уродования массового еврейского сознания. Религиозные авторитеты евреев уравняли казацкие жертвы с «мучениками за веру» эпохи крестоносцев. Те же грехи избранного народа – те же муки. Подтверждалась неизбывность и обречённости евреев, и их вины – их положения жертвы. Возникшая вослед Хмельничине новая волна мессианских чаяний – массовый психоз поклонников очередного «спасителя» Саббатая Цви - после краха саббатианства стала дополнительным указанием евреям на безысходность их судьбы. Еврейская душа крепче прежнего познавала свою долю - приучалась к будущей нацистской бойне. Великий еврейский философ 18 века М. Мендельсон: «Гнёт, под которым мы живём уже столько столетий, лишил наши души мужества... Естественное стремление к свободе не находит среди нас своего проявления. Оно... выражается лишь в молитвах и страданиях, но не в активных действиях...»; «Месть ищет для себя объект, и если она не может обратиться вовне, она начинает грызть собственную плоть...» [6, 68]. В биологических опытах крысу в клетке колотят электрическим током, она мечется в поисках выхода, потом, отчаявшись, ложится на пол клетки и, когда ей открывают дверцу – уже не уходит на свободу. Так рождался «жертвенный еврей». Евреи никогда не забывали о своей избранности. Стремление христиан или мусульман обратить евреев в свою веру было дополнительным доказательством особой ценности еврейской души. Еврейская гордость росла, гонители оказывались всё ниже и ниже. На презрение к себе евреи отвечали презрением ещё бóльшим: у них-то ведь не было другой силы для самоутверждения. В 1 веке Иосиф Флавий на оскорбления грека Апиона отвечал пламенным сочинением – через полторы тысячи лет на все публичные поношения еврейский язык не поворачивался ответить. Преследователи, по мнению евреев, преступили все границы человечности, они – нелюди, говорить с ними унизительно и бесполезно (разве что «диспуты» при крайней нужде, под угрозой смерти), остаётся терпеть. Терпение во имя веры – высшая доблесть. Страдание послано евреям Всевышним в качестве наказания, но оно и знак избранности, иначе говоря, Его особой любви. Еврейская диалектика! Она тянулась ещё из Талмуда. «Страдание драгоценно!» - утверждал рабби Акива. Но только в Европе 11-15 веков оно стало для евреев обыденностью. И они возвели его в предмет гордости. Талмуд: «Еврейскому народу не подобает радоваться, как другим народам» [3, 280]. В Пурим, Песах, Симхат Тора немного дозволенного веселья, а будни суровы, даже театр и танцы мальчиков с девочками – запрещённый «разврат», как и азартные игры, как и женские украшения; все ходят в чёрных или серых одеждах... Так одевались, так готовили себя в тяжкую унылую дорогу – так выволакивали себя на убой. Еврей-«овца на бойне». «Овцы на бойне» - выражение само по себе не обидное, в Библии оно описывает обряд жертовоприношения – но сразу после войны приклеенное к истреблённым нацистами евреям оно обвинением жертв Шоа пошло гулять по миру и, того дурнее, по Израилю. Мы тут, в новорождённой стране герои-воители, а те, там, ничтожные «жиды», галутный поток на смерть. Уже в самый первый после Шоа праздничный предпасхальный вечер в одном из кибуцов Израиля сочинили и зачитали агаду с таким поминанием: «Не только Гитлер в ответе за погибшие шесть миллионов, но мы все, а прежде всего сами шесть миллионов. Если бы они чувствовали в себе силу, они не дали бы себя убить. Самоуничижение гетто и галута внесло свой вклад в великое уничтожение евреев». В израильских школах много лет Шоа упоминали разве что в связи с восстанием Варшавского гетто. Да и о том цедили сквозь зубы, нехотя, с прикидкой, что здесь, в Палестине, тоже воевали против турок, англичан, тех же немцев и победа налицо: создали для евреев государство. А те, погибшие, своими восстаниями ничего не создали, никого не спасли, пали без толку. Обнаружились и радетели религии, которые припомнили, что согласно пророкам воевать грешно, что рисковать своей жизнью, данной Всевышним, еврей не имеет права – тут уже и восстание в гетто или Треблинке становилось делом сомнительным, а о простых жертвах и вовсе вспоминать нечего; один, извините, стыд... Спорили, нужно ли создавать Яд ва-Шем - Мемориал памяти жертв Шоа, не затмит ли он доблесть воинов государства Израиль; как назвать, чтобы выделить героев сопротивления, а не жертвы... О спасшихся из огня Шоа много лет говорили, оттопырив презрительно губу; мою знакомую девочки-сверстницы дразнили «дочкой мыла», имея в виду её маму, выжившую в концлагере, где нацисты вытапливали мыло из трупов заключённых. Потребовалось в 1961 году прогреметь процессу Эйхмана, прокричать на нём сотне свидетелей, пролистнуться полутора тысячам документов, проблеснуть первым телерепортажам из зала суда – чтобы ошеломлённые зрители, а главное, молодёжь израильская, поняли, что ближневосточные драки не идут в сравнение с грандиозной молотилкой нацизма, и почуяли ужас Шоа, и повернулись к чёрному прошлому. И в 1967 году уже хватило всего двух недель, чтобы израильтяне примерили Шоа на себя. Две недели перед Шестидневной войной, с момента, когда Египет заблокировал морские подходы с юга к Израилю и вместе с Сирией непрерывно кричал, что Израилю конец, вот-вот его сбросят в море. Тьма нависала с Востока, от «соцлагеря», остальные страны, такие либеральные, такие «свободные», такие к Израилю благосклонные, вели себя дипломатично-отчуждённо. Израильтяне ощутили, что они одни, что враг подавляющ, что пропасть – вот она, завтра, сейчас... Израильтянка, когда-то оказавшаяся заложницей в самолёте, захваченном арабскими террористами, рассказывала потом о минутах, когда бандиты стали выбирать из пассажиров евреев для уничтожения. «Я тогда поняла, что такое селекция перед смертью, я в первый раз почувствовала, что значит Катастрофа!» - вскрикивала воспоминательница, и глаза её расплёскивали ужас. Она побывала всего лишь сколько-то минут «овцой на бойне»... Сегодня социологи отмечают ослабление-«ветшание» образа «жертвенного еврея» – неужто и впрямь просвечивают после Шоа новые времена? ... Отгремели погромы чумного 14 века, в следующем, 15-м пропахали моря корабли с испанскими изгнанниками, отплескала португальская купель насильственного крещения – а с 16 века стихают преследования евреев. 200 лет еврейские общины живут спокойнее прежнего и, боясь потерять ненадёжное своё благополучие, любых перемен остерегаясь, хранят в незыблемости устоявшийся образ жизни и мысли. К 18 веку они приходят застывшими посреди стремительно развивающегося европейского христианского мира, пережившего эпохи Возрождения, Реформации, религиозных войн, Просвещения... Но не вовсе неподвижно еврейство. Его энергия и предприимчивость, как их ни загоняй внутрь, прорывались то купеческой активностью (к примеру, в Голландии), то финансовой (придворные евреи вроде Зюсса Оппенгеймера), то совсем уж неожиданным для робких евреев появлением с 16 века в немецких землях еврейских бандитов. Бунтари, не желавшие подчиняться ни нормам традиционной еврейской робости, ни давящему христианскому окружению – может быть, их было не так уж много, но в немецкой разбойничьей среде они были не просто заметны, они задавали тон. В 1520 г. в предисловии к книге о немецком бандитизме вождь Реформации Мартин Лютер, отмечая разбой среди еврейских «дьявольских козней», писал: «Воровской язык происходит от евреев, поскольку в нём много еврейских слов, как это заметят все те, кто знает иврит». Л. Поляков приводит сообщение тогдашней полиции: еврейские бандиты являются хорошими мужьями и отцами семейств, отличаются исключительной набожностью и никогда не воруют по субботам... Из их блатного жаргона, представляющего собой причудливую переделку иврита, многочисленные слова перешли в немецкую обычную речь. «Еврейские обычаи и религия привлекали многих немецких молодых людей дурного нрава. Заключённые христиане в одной из тюрем Берлина потребовали разрешения присутствовать на еврейских богослужениях. Самый знаменитый главарь банды 17 века Домиан Гессель, бывший семинарист, находясь на эшафоте, попросил, чтобы при казни присутствовал раввин» [3, 327-8]. Вероятно, еврейские разбойники были достаточно удалыми, чтобы их обычаи смогли привлечь немецких коллег. Польша с 13-14 веков одаряла евреев многими льготами, среди них правом носить оружие. Может быть, отголоском этого стали в 17 веке одиннадцать евреев в запорожском казачьем войске на подвластных Польше землях Украины, а в конце 18 века еврейский отряд Берко Иоселевича, воспетого поляками за воинскую доблесть в восстании Костюшко и в наполеоновских войнах. Однако эти единичные примеры – не основание для приятных еврейскому сердцу обобщений. Наверно, евреи Польши не слишком много воинского рвения проявили, если бытовала в польском народе поговорка о ненужной вещи: «Пригодится, как сабля еврею». И подвиги сотен евреев-добровольцев, сражавшихся в 1830-31 гг. в восстании поляков против России, не помешали тогдашнему военному министру Польши заявить, что шляхтичу не приличествует воевать рядом с евреями. Презрение к евреям боевого духа им не прибавляло. Хотя шёл 19 век, Европа равенства и братства строила новые капиталистические государства, евреям померещились шансы «быть, как все», а самый короткий путь к этому высвечивался блеском боевых наград – евреи, кто посмелее или попроворней, потянулись к воинской службе... Равенство с народом-хозяином страны предполагало для евреев право и обязанность защищать эту страну. Так повелось уже с конца 18 века: в США евреи пошли в армию в 1783 г., во Франции в 1791-м, в Голландии в 1796-м. Кому-то служба была в радость, а многим – в тягость. Оттого и колебалось еврейское общественное мнение, боязливое и к тому же отягощённое традиционными религиозными соображениями: «пророки осуждали войну»; «человеческая жизнь – священное творение Божье, не посягни!»; «как, воюя, соблюсти субботу или кошерность питания?» Завязывались довольно любопытные проблемы, в каждой стране свои. Когда в Австро-Венгрии в 1787 г. призвали в армию евреев (только часть и только в обозы, ибо австрийцы твёрдо числили их в трýсах), галицийские евреи воспротивились набору по религиозным соображениям, а общины Триеста и других мест радостно благодарили императора Иосифа II. В Праге верховный раввин призывал еврейских солдат: «Заслужите для себя и для всей нашей нации благодарность и почёт. Пусть видят все, что и наша, доселе притеснённая нация... готова в случае надобности жертвовать своей жизнью». А в 1792 г. евреев освободили от воинской повинности, причём они сами о том просили. В Пруссии еврейские общины многократно упрашивали короля допустить их в армию, и допущенные в 1813 г. евреи воевали против Наполеона так, что прусский канцлер фон Гарденберг писал: «Молодые люди еврейской веры были соратниками своих христианских сограждан и являли примеры истинного героизма и удивительного презрения к опасностям войны». Это однако не мешало властям тормозить присвоение очередного звания отличившимся на войне евреям, а раненым евреям отказать в пенсии. В странах ислама воинская служба считалась религиозным делом и, следовательно, недоступным для христиан и евреев. В 1855 г. турецкий султан Абдул-Меджид допустил было неверных в армию, но тут же и отменил их призыв из-за противодействия христианских и еврейских религиозных вождей. Современник-еврей писал тогда о местных раввинах: «Привычка жить в рабстве так велика у них, что здравому исполнению гражданского долга они предпочитают разлагающее унижение. Константинопольские раввины, говорят, противятся указу султана под предлогом, что воинская повинность будто бы несовместима с религией... [Следует] напомнить этим раввинам, что свобода обязывает к известным повинностям и что неисполнение патриотического долга есть преступление против религии». Зато евреи Туниса десятилетиями боролись за право служить в местной армии, которое открывало им путь к французскому гражданству (Тунис с 1883 г. находился под протекторатом Франции). Россия по своему обыкновению пошла ни на кого не похожим путём, и «хотели как лучше, а вышло как всегда». Воинская повинность для евреев здесь была введена императором Николаем I в 1827 году с вроде бы благой целью приобщения евреев к русскому населению. Провозглашалось императорским указом, что воинская повинность должна быть «уравнена для всех состояний, на коих сия повинность лежит», а брали евреев на условиях более жёстких, чем для христиан: призывался примерно в три раза больший процент населения; требования к здоровью рекрутов-евреев (объём грудной клетки и т. п.) были ниже; при неявке или бегстве рекрута он по принятому установлению заменялся аналогичным, той же веры, однако, если отсутствующий еврей до того принял христианство, его всё равно заменял еврей же. Служба евреев тоже отличалась неравенством с христианами: «трусливым» евреям долгие годы не доверяли служить во флоте, в гвардии и многих других подразделениях; им препятствовали в получении воинских званий; часто не разрешали проживание родителей по месту их службы вне «черты оседлости». Евреев призывали, начиная с 12-летнего возраста. Поскольку по замечательной догадке властей призыв должен был способствовать слиянию евреев с коренным православным народом, их следовало оторвать от зловредного иудейского, как тогда говорили, «фанатизма», т.е. крестить. Поэтому несовершеннолетних определяли в школы кантонистов, где принуждали перейти в христианство. Родной язык и переписка с родными запрещались, как и еврейская молитва. Начальники получали награду за каждого новообращённого и усердствовали, как могли, не останавливаясь перед смертью малолетних «воспитываемых»: их морили голодом, изнуряли бессонницей, пороли, выдерживали на морозе, окунали в воду до потери сознания... Состав призывников определяла сама еврейская община, которая ко всему имела право возмещать свои долги государству дополнительными рекрутами. Многим руководителям еврейских кагалов тут было не удержаться от взяток, от замены богатых детей бедняками, от фальшивых записей семи-восьмилеток 12-летними, годными для призыва, от похищения и сдачи безнадзорных и беззащитных. Пребывание в русской армии, особенно в кантонистах, часто требовало от евреев большего мужества, чем участие в боях. Свирепая школа бесстрашия. Школы кантонистов просуществовали до 1856 года, почти тридцать лет, через них прошли около пятидесяти тысяч человек и за этой цифрой примеры изумляющие вплоть до Герцля Цама, выстоявшего против крещения, отслужившего 41 год и получившего чин капитана. Как ни мордовали кантонистов, как ни мытарили евреев-русских солдат, многие из них геройски проявили себя на фронте, невзирая на неблагодарность отечества. После Крымской войны 1853-56 гг. в Севастополе поставили памятник пятистам солдатам-евреям, павшим при защите этого города, в котором евреям жить запрещалось. Русско-турецкая компания. 30 августа 1878 г. при штурме турецкого укрепления русский отряд, отброшенный артиллерией турок, был возвращён в атаку не отступившими из боя еврейскими солдатами; они продолжали драться и орали «Шма, Исраэль!», русские солдаты подхватили древний еврейский вопль, с ним и сокрушили турок. Командир редута еврей Гольдштейн после многих подвигов погиб от тяжёлого ранения. Русский генерал Черняев, наградивший Гольдштейна медалью и крестом, писал о нём: «Мне редко случалось встречать такое безупречное мужество и хладнокровие...» После войны генерал Куропаткин свидетельствовал: «И татары, и евреи умели и будут впредь уметь так же геройски драться и умирать, как и прочие русские солдаты». (Русские солдаты, как известно, далеко не из худших). В войне с Японией 1904-1905 гг. евреев, по некоторым сведениям участвовало больше 30 тысяч. В списках георгиевских кавалеров Дубовиц, Боришевский, Островский, Лейбошиц и ещё много подобных фамилий. Рядовой Виктор Шварц дрался во всех крупных боях, 11 раз ранен, заслужил три Георгиевских креста и медаль. Бомбардир Лазарь Лихтмахер, потеряв руку, вернулся в свою батарею наводчиком. Врач Беньяш после отхода своих остался один на поле боя и, вопреки троекратному приказу, не ушёл, пока не помог всем раненым. Наконец, Йосеф Трумпельдор. О нём надо подробнее. Фото с подписью Й. Трумпельдор Сын кантониста Зеева Трумпельдора, Йосеф родился в 1880 г. в Пятигорске, учился в религиозной еврейской школе в Ростове-на-Дону, потом в русской школе, изучал стоматологию. Увлёкся толстовской идеей коммуны, увязал её с сионизмом, загорелся создать в Палестине сельскохозяйственные еврейские коммуны под вооружённой охраной. В 1902 году призванный в армию, Трумпельдор напросился служить на Дальний Восток. В русско-японской войне добровольно вызывался на самые опасные операции; среди его высоких наград за храбрость Георгиевский крест. В боях потерял левую руку, после госпиталя отказался от демобилизации, вернулся на фронт уже в чине унтер-офицера. Россия проиграла войну, Трумпельдор среди других попал в плен, там сколотил группу солдат-евреев для создания коммуны в Палестине. В 1906 г. вернулся в Россию, где ему, вопреки его еврейству, за выдающиеся воинские заслуги присвоили офицерское звание. Трумпельдор учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета, одновременно собирал охотников поселиться на палестинской земле. В 1912 г. он отправился туда, работал в сельском хозяйстве, организовал вооружённую охрану еврейских поселений. С началом Первой мировой войны он вместе с английским полковником Паттерсоном создал еврейское подразделение («Отряд погонщиков мулов», 650 солдат) в составе британской армии, освобождавшей Палестину из-под турок. В боевых операциях Трумпельдор снова выказывал примеры храбрости. После расформирования «Отряда» Трумпельдор пытался организовать для борьбы с турками еврейские полки в Англии (совместно с Жаботинским) и в революционной России, где дополнительной задачей еврейского соединения предполагалась борьба с погромами. В России такой полк был уже сформирован, но после выхода страны из войны в 1918 г. его распустили, а Трумпельдора арестовали, хотя и ненадолго. В 1919 г. Трумпельдор выехал в Палестину. Здесь активно участвовал в налаживании жизни евреев и охраны еврейских поселений от нападений арабов. «1 марта 1920 года значительные силы арабов подошли к Тель-Хаю. Во время переговоров с их лидерами завязалась перестрелка, в ходе которой Трумпельдор был ранен в живот. Бой продолжался весь день, и лишь вечером Трумпельдор вместе с другими ранеными был эвакуирован в Кфар-Гилади, однако в пути умер. ... По свидетельству друзей... Трумпельдор перед смертью говорил о том, как хорошо умереть за отчизну. Его последние слова превратились в легенду» [7, 1078]. (Сегодня неугомонные мифоборцы уверяют, что последним словом героя был русский мат – ну да это не по теме). На рубеже драконьего двадцатого века Йосеф Трумпельдор явил образец нового, бесстрашного и целеустремлённого еврея. В ту пору средневековая вялость души, как её ни зови: миролюбие, кротость или трусость – всё ещё гнездилась в подавляющем большинстве евреев: в среднем классе Западной Европы, в местечках Европы Восточной. Но в просверках воинственности, пусть и редких для многомиллионной массы европейского еврейства, угадывалось будущее изменение еврейского самосознания. Жизненный путь Трумпельдора ещё и потому показателен, что еврей он – русский. В России, где евреев угнетала и нищета быта в черте оседлости, и унизительное неравноправие и, наконец, погромы – именно здесь жизнь вынудила евреев отринуть старые нормы покорности. И то сказать: сколько можно терпеть унизительное бесправие, сколько можно подставлять горло под нож? После кишинёвского избиения евреев в 1903 году великий поэт Х.-Н. Бялик в «Сказании о погроме» клеймил евреев: «Смотрел отец на то, что было с дочкой, И сын на мать, и братья на сестру, И видели, выглядывая в щели, Как корчились тела невест и жён, И ни вскочить, ни крикнуть не посмели, И не сошли с ума, не поседели, И глаз себе не выкололи вон, И за себя молили Адоная!.. ...Но выползут мужья их понемногу – И в храм пойдут вознесть хваленья Богу, И, если есть меж ними коганим, Иной из них пойдёт спросить раввина: Достойно ли его святого чина, Чтобы жила жена такая с ним... И всё пойдёт, как было... ...Рассыпались, бежали, словно мыши, Попрятались, подобные клопам, И околели псами... Сын Адама, не плачь, не плачь, не крой руками век, Заскрежещи зубами, человек, И сгинь от срама!» Эти стихи перевёл с идиш Владимир Жаботинский. Неистовость древних пророков пылала в строках Бялика-Жаботинского, обжигала еврейскую молодёжь. Новое поколение, взбодренное дошедшим до него европейским духом просвещения и жажды революционных перемен, рванулось из паутины еврейской косности, из плесени быта, из ничтожности. Они уходили разными дорогами: кто в революцию воевать за всеобщее счастье, кто в сионизм воевать за своё государство. Оба пути простреливались, и смирение приходилось сдать старьевщику. В. Жаботинский (из статьи «День памяти Трумпельдора»): «...противники и оппоненты Трумпельдора решительно против погромов... они тоже хотели бы, чтобы на еврейской улице царили лишь тишь да гладь. Однако, утверждают они, реагировать по принципу «око за око» - не выход. Здесь у них появляется возможность сняться в обнимку с такими гигантами, как Толстой и Ганди. Они также утверждают, что подставление другой щеки – куда более эффективное средство, чем ответная пощёчина... Они утверждают, что все беды человечества вытекают из этого пагубного стремления – отвечать злом на зло. Если бы люди «не отвечали», войны и погромы давно бы исчезли. Красивая и очень притягательная теория. Но, увы, далеко не всё красивое и притягательное правильно... Мы, евреи, проводили испытания. Мы, собственно, ничем другим и не занимались, кроме как методично, с нечеловеческим терпением, поколениями применяли на практике теорию Толстого. Мы не обращали внимания на то, что она не «сработала» в третий, в десятый и в сотый раз. Нас били снова и снова. Мы не отвечали... Перед нами самое добросовестное, проведенное по самым строгим правилам науки испытание. И результат? – Бьют». Владимир (Зеев) Жаботинский... В 17 лет он создал лучший перевод на русский язык «Ворона» Э. По (позднее он перевёл его и на иврит), в 18 стал иностранным корреспондентом газеты «Одесский листок», его пьесы и фельетоны славились в Одессе и вне её.. «В нём было что-то от пушкинского Моцарта, да, пожалуй, и от самого Пушкина», - вспоминал К. Чуковский, одноклассник Жаботинского по лучшей в Одессе Ришельевской гимназии. Жаботинский успел и посидеть в одесской тюрьме в 1903 г. за связь с революционным социалистическим подпольем. Недолго сидел, да и модный роман с социализмом был скоротечен. Потому что в том 1903-м взорвался Кишинёвский погром. Он столкнул вполне европеизированного интеллектуала с дороги благополучия и признания: подобно провозвестнику сионизма Л. Пинскеру после погрома 1881 г., подобно Т. Герцлю после дела Дрейфуса во Франции 1894 г. Жаботинский бросился творить государство гонимых евреев. В августе 1903-го 22-летним он поехал делегатом от Одессы на Шестой Сионистский конгресс в Базеле, где услышал последнее выступление Т. Герцля; тот вскоре умер. Жаботинский словно принял эстафету. ... В пророческом предвидении будущей гибели европейских евреев («Евреи! Покончите с галутом или галут покончит с вами!» [8, 14]) Жаботинский ещё с 1920-х гг. выступал против общепринятой сионистской политики, сочетавшей поселенческую деятельность в Эрец-Исраэль с опасливыми дипломатическими уговорами могущественной английской власти. Жаботинский требовал активной наступательной деятельности, давления в любых формах ради скорейшего создания еврейского государства. Он, когда-то в Одессе сооружавший боевую самооборону евреев против погромщиков, в 1920-е гг. в Палестине создал первые военные силы евреев. В 1920 г. за попытку вооружённого сопротивления арабским погромщикам в Иерусалиме англичане приговорили Жаботинского к 15 годам тюрьмы (мир зашумел: британцы дали задний ход – освободили). Воюя с руководившими еврейским движением «рабочими сионистами» по вопросам создания государства (уговаривать Великобританию или бороться с нею, и как бороться) Жаботинский создал партию сионистов-ревизионистов, молодёжное движение при ней Бетар («Союз имени Трумпельдора») имело целью вооружённую защиту еврейских интересов. С 1930 г. англичане запретили ему въезд Палестину, но его участие в её жизни не ослабевало. После арабских погромов 1929 г. здесь возникла Народная военная организация – ЭЦЕЛ, Жаботинский командовал ею из-за границы. Он умер в 1940 г. в США. По его завещанию правительство Израиля в 1964 г. перенесло прах Жаботинского в Иерусалим. Жаботинский круто свернул с революционного пути на сионистский. Менее проницательные евреи оставались в революции. Антисемиты, ярясь, приписывают евреям ведущую роль и в социалистических движениях, и в русской революции, и в строительстве ленинско-сталинского государства с его бесчеловечностью. Здесь – передержка, перепев ходячего мифа об извечном еврейском злодействе. Но нельзя не заметить, что в русском революционном движении евреи занимают самую рисковую и боевую нишу: главная террористическая организация, левые эсеры - в основном еврейское творение. И позднее молодые русские евреи массами устремлялись в любое место, где чуялся порох боя: на поля гражданской войны, в ранний комсомол, насквозь военнизированный, в милицию и войска ЧК, сегодня недоброй памяти, но в двадцатые годы отчаянно бившиеся с бандитизмом, в армию, в самые лихие её части – авиацию и подводный флот, на фронты испанский 1936-37 гг., японский 1939-го, финский 1940-го. Проявлялся новый еврей, боец, да не сотней или тысячью примеров, а сотнями тысяч, множеством, круто меняющим национальный характер. Узкогрудый еврей из местечка расправил плечи. А если он не из нафталинно-чесночного местечка, не из подслеповатой хедерной затхлости, а из по-европейски бурлящей общины, то мог избрать для самовыражения совсем удивительное: уголовщину – тоже ведь дело для евреев новое и тоже не для робких. И. Бабель: «Баська… уселась на лавочке. Вечер шатался мимо лавочки, сияющий глаз заката падал в море за Пересыпью, и небо было красно, как красное число в календаре. Вся торговля прикрылась уже на Дальницкой, и налётчики проехали на глухую улицу к публичному дому Иоськи Самуэльсона. Они ехали в лаковых экипажах, разодетые, как птицы колибри, в цветных пиджаках. Глаза их были выпучены, одна нога отставлена к подножке, и в стальной протянутой руке они держали букеты, завороченные в папиросную бумагу. Отлакированные их пролётки двигались шагом, в каждом экипаже сидел один человек с букетом, и кучера, торчавшие на высоких сиденьях, были украшены бантами, как шафера на свадьбах. Старые еврейки в наколках лениво следили течение привычной этой процессии – они были ко всему равнодушны, старые еврейки, и только сыновья лавочников и корабельных мастеров завидовали королям Молдаванки» [9, 164]. Бабелевские одесские разбойники – романтичны. Жизнь – суровее. Бандит есть бандит. В еврейских гетто второй мировой войны они не гнушались грабежом умирающих соплеменников. Но в марте 1933 г., после прихода Гитлера к власти, когда все еврейские умники мира искали, как с нацизмом сожительствовать, американские гангстеры-евреи сразу привычно сообразили: фашистов - бить! Король еврейской мафии Меир Лански не скупился оплачивать своим людям разгром нацистских митингов. Не все и деньги брали: головорез Мики Коэн считал побитых фашистов достаточной наградой честному еврею. А на совещании главарей еврейского разбоя известнейший убийца Багси Сигал вызвался прикончить Гитлера: «Мне ничего не помешает пристрелить этого подонка». Помешали, однако, демократические американские власти, побоялись: грубо, неприлично для цивилизованного мира, да и перед своими нацистами неловко. (Куда бы повернула История, дай Сигал волю своей преступной руке?) Парадоксальный путь Бени Крика, дороги революционной или сионистской борьбы – все новые направления еврейской жизни требовали распрямиться, отшелушить сердце от былой робости. Что и происходило с поколением века Шоа. И хотя Катастрофу встретило немало людей с укоренившейся покорностью, но и борцов среди евреев хватало. Как-то в интервью на радио известная журналистка, убеждённая сионистка и еврейка до мозга костей, человек тонкий и интеллигентный («Понимательная женщина» - определял когда-то мой харьковский сосед-алкаш), спросила меня: - Какова, по-вашему, отличительная черта поведения евреев в Шоа? Я сказал: - Мужество. Интервьюерша очень удивилась: и на неё давил миф о еврейской трусости. А я ведь даже не имел в виду евреев с оружием в руках. Я вспомнил свидетельство о маме в очереди на казнь; её четырёхлетняя дочка спросила: «Этот дядя будет нас убивать?». Мамину душу в тот миг я имел в виду. Я имел в виду еврейскую бабушку, которая на краю расстрельной ямы говорила «гули-гули» младенцу на своих руках и «ребёнок ворковал от удовольствия» (показания немца-свидетеля). Это её, бабушку, нынче обвиняют в трусливой покорности, в том, что шла на казнь, «как овцы на бойню». Восхитительна смелость судей, тычащих обвинительных перстом: «Ты почему умирал?.. Ты как умирал?» И часто: «Ты почему выжил, когда другие умерли?» Они вон, жидки хлипкожопые, даже, говорят, из своих гетто в партизаны боялись сбежать. А им, между прочим, куда бежать? Ни крестьянам окрестным, ни партизанам жид нá дух не нужен. Из Листов-анкет на погибших евреев в Мемориале Яд ва-Шем: «Итунин Элик, 22 года, работник райкома комсомола, г. Смоленск, находясь в гетто, собрал группу молодых людей, примерно 14-16 человек. Они сумели уйти из гетто через подкоп и после долгих блужданий и страданий вышли в расположение Советской Армии, но были расстреляны как предатели. Вот такая грустная история». «Мазо Борис, 1894 г., механик. Не успел уехать из г. Минска и погиб в гетто. Он с друзьями пытался уйти к партизанам, но тогда Пономаренко [белорусский руководитель] издал приказ, чтобы евреев в партизаны не принимать. И вот когда они пришли к партизанам, его и друзей не приняли и им пришлось вернуться в гетто. И там его убили». Часто условием приёма было наличие оружия. Из Листов Яд ва-Шем: «Титенская Софья, её муж Наум и сын Евель (9 лет) погибли в гетто Минска при попытке с оружием уйти в партизанский отряд». Среди тысяч ядвашемовских Листов на евреев-партизан попадаются удивительные описания гибели, взятые, судя по казённости слов, из официальных документов. «Мазуркевич Исаак, расстрелян как изменник Родины», «Кеслер Израиль, расстрелян за мародёрство, бандитизм и неоднократное непослушание», «Елшакова Хая, 1920 г.р., расстреляна за бытовое разложение и заражение венерич. заболеваниями». Какие достоевские страсти за этими строками, где правда, где поклёп, прикрывающий антисемитскую расправу – кто теперь разберёт? Но вот запись того же автора Листов, Альберта М-ля, партизанившего вместе с погибшими: «Фарбер Антон, убит без причины бывш. нач. штаба Шишовым» - она вопросов не вызывает. Так часто привечали евреев лесные соратники. Гетто, лес... Куда ни кинь – всюду клин. Тем не менее партизанство манило надеждой, и евреи рвались рисковать. Бывший участник, а затем исследователь партизанского движения Г. Розенблат насчитывает евреев-партизан на оккупированных территориях Советского Союза 40 тысяч, а в европейском Сопротивлении до 50 тысяч [10, 44]. Почти во всех странах Европы процент евреев - участников вооружённого Сопротивления нацистам превышал показатель коренного населения. «Это удивительный факт, если учесть, что евреям приходилось сталкиваться с бóльшими трудностями и что у них отсутствовала современная воинская традиция», - пишет израильский историк И. Бауэр. Он даже находит в этой повышенной боевитости евреев основание их будущих военных успехов в Палестине и Израиле [11, 283]. Владимир Шацман живёт в Хайфе. В годы войны он попал в плен, бежал из лагеря, его спасали в польской Бяла-Подляске сначала в гетто евреи Лёва Лихтенбойм и Вурцель – мать с дочерью, потом в городе немец Б. Красковский. Затем Шацман перебрался в гетто Кобрина, где был среди организаторов партизанской группы и командовал этой группой; позднее воевал в Пинском партизанском соединении. Эту биографическую цепочку я собрал из сведений, разбросанных по 39 Листам, которые В. Шацман прислал в Яд ва-Шем для увековечения памяти своих бывших сослуживцев. Из тех Листов: «Дубровский Борис, 35 лет, инженер. Был в числе организаторов партизанской группы из евреев Кобринского гетто, первый командир этой группы. Погиб в бою..». «Файнштейн Василий, 35 лет... Один из организаторов Кобринской партизанской группы. В ночь с13 на 14 октября находился в Кобринском гетто, куда пришёл вместе с группой партизан взять оружие. Именно в эту ночь пришли эсэсовские палачи уничтожить гетто. Погиб во время прорыва через цепь карателей». «Саловский Михаил (Хеник), 24 года. В 1940 г. чемпион СССР по боксу. Один из организаторов Кобринской партизанской группы. В 1942 и до весны 1943 партизан отряда им. Н. Шиша. С весны 1943 один из организаторов еврейского партизанского отряда им. Кагановича. Погиб в 1944 г.» «Бобров Давид, З5 лет, командир еврейского партизанского отряда им. Кагановича. Погиб в бою в 1944 году». «Померанец, 32 года, парикмахер отряда... Добивался направления на боевое задание, погиб при подрыве вражеского эшелона в 1943 г.» А если бежать в лес – это оставить семью без последней поддержки? Аба Ковнер, знаменитый израильский поэт и бывший руководитель Сопротивления в Виленском гетто вспоминал, как он, уходя вместе с подпольщиками из гетто в лес к партизанам, не взял с собой просившуюся с ним мать: старуха не вынесла бы лесной жизни. Она осталась умирать в гетто. « Не знаю, - говорил Ковнер, - чего я заслуживаю больше: славы борца или клейма неверного сына» [11, 283]. Гетто, где верная гибель, могло оказаться подвигом бóльшим, чем лес с его шансом выжить. А люди остаются в гетто и там, балансируя на самом краю могилы, воюют безоружной рукой. В Вильнюсском гетто в трёх школах и гимназии обучалось больше 2500 учеников. Десятки учителей занимались с голодными детьми, оберегая их в часы, когда родителей гоняли на работу. Ученики после очередного массового убийства писали сочинения на свободную тему: «Как я потерял семью». Девочка, бежавшая с места расстрела, писала работу «Как я спаслась». С каким сердцем учитель правил сочинение, подчёркивал ошибки?.. В этом большом гетто организовали университет с отделениями философии, физики, социологии, создали театр. 16 января 1942 года после большой акции уничтожения состоялся концерт, на котором памяти павших читали стихи, звучал шопеновский траурный марш... - Концерт на кладбище, - говорит, горько кривясь, один из бывших героев вооружённого Сопротивления. – Умилительно... Это ведь только видимость борьбы, придумали теперь даже название «пассивное сопротивление», а кто ходил в тот театр? Большинство просто с голода умирало, какие им концерты? Сопротивление – это не терпеть и приспосабливаться к врагу, сопротивление – это убить его. У непоколебимого оппонента своя правда: он, я знаю точно, бесстрашно дрался в подполье, и в партизанах, и ещё на фронте, он погибал, терял друзей... Но он неправ. Сколько подвижников, не круша врагов, даже не стреляя, вели свой смертный бой! И за оружие, бывало, хватались, какое подвернётся. Украинский исследователь С. Елисаветский отмечает вооружённые выступления евреев в гетто, начиная с августа 1942 года в Кременце и затем в Мизаче, Ярмолинцах, Остроге и других местах. Он насчитал 18 подпольных групп, готовивших восстания в гетто вопреки еврейским руководителям гетто, которые надеялись терпеливо пережить оккупацию. Но в Тучинском гетто (Волынь) его председатель Герцль Шварцман с сыновьями сколотили 60 бойцов, закупили сколько-то оружия, заготовили самоделки, в том числе бочки с керосином, которые поджигали, когда ринулись в бой 23 сентября 1942 года. Итог этого восстания: из 2000 бежавших узников (две трети гетто) тысячу поймали, остальные скрылись. Пятнадцать дожили до освобождения. В белорусском местечке Лахва 3 сентября 1942 года во время уничтожения гетто безоружные евреи бросались на немцев, поджигали свои дома. Руководитель гетто Берл Лопатин отказался от предложения немцев выжить ценой сотрудничества и возглавил бунт. Он с группой восставших выбрался из горящего гетто в лес, где ещё полтора года храбро партизанил; подрывая железнодорожные пути и военные склады оккупантов; погиб при взрыве собственной мины [12, 31-45]. На Украине и в Белоруссии почти в 100 населённых пунктах евреи организовали вооружённое сопротивление [10, 44]. А сколько осталось неорганизованного, незамеченного? Из документов Яд ва-Шем: « Шнайдерман Шлома, 30 лет, рабочий, г. Проскуров, Украина. Пекарский переулок, где проживал Шнайдерман с женой и сыном, входил в черту гетто. Когда он узнал о предстоящей акции по уничтожению евреев, он достал ружьё, забаррикадировал двери и окна и отстреливался до последних трёх патронов, которые оставил для жены, двухлетнего сына и себя... Живым он в руки фашистам и их пособникам не дался...» М. Краснокуцкая (свидетельство из Акта ЧГК от 11.04.1945, г. Речица, Белоруссия): «13 апреля 1943 года был арестован КРАСНОКУЦКИЙ Михаил Григорьевич, его систематически подвергали избиению резиновыми палками. После восьминедельного тюремного заключения мне пришлось его видеть, он был не человек, а живой труп, совершенно глухой. 2-го июня 1943 года немцы повезли его за 12 километров от гор. Речицы и заставили разминировать железную дорогу. Вынувши мину, он подозвал к себе начальника СД [немецкая служба безопасности], переводчика и его окружила немецкая охрана, бросивши под ноги им мину взрывом которой были убиты начальник СД и охранник, переводчик тяжело ранен. Сам КРАСНОКУЦКИЙ был тяжело ранен и пристрелен немцами». А вот судьбы фронтовиков: «Левитан Вениамин, из дер. Кыштовка, Новосибирской обл., погиб 28.08.1944. в Фалештах. Начальник штаба танкового полка [в неполных 25 лет]». «Дубов Владимир, 1922 г.р., студент, танкист, на фронте с первых дней войны. После ранения был в госпитале, не долечившись, убежал на фронт, эшелон разбомбили, он погиб». «Шафир Исаак Маркович, 1907 г.р., кадровый военный, политрук... под Смоленском военная часть попала в окружение, был выдан немцам как еврей, пропал без вести. «Яскины [четыре брата] Шика,1912 г.р., лётчик, погиб в бою при взятии Севастополя 7 мая 1944 г., и Семён, 1914 г. р., техник, пропал без вести, август 1941 г.; [их двоюродные братья] Леонид, 1904 г.р., токарь, погиб в бою 15 октября 1941 г., Крым, Джанкой, и Шика, 1911г.р., слесарь, моряк, погиб в 1943 г. в бою на берегу Днепра». «Грейс [пять братьев] Лейзер, 1916 г.р.; Абрам,1918; Лейб, 1920;Песах, 1922; Григорий-Гирш, 1924» – в завидно чётком темпе рожались, фронт всех смёл одним махом. «Моцкин Яаков (Янкель), 1908 г.р., из Журавичей (Белоруссия), полковник, убит в Сталинграде летом 1942 года. Когда танкист погиб, сам сел в танк и повёл его, в неравном бою сгорел в танке». «Шац Леонид, 1900 г.р., юрист, был ранен на фронте, потерял руку, остался в войсках, погиб при высадке десанта фашистов на Северном Кавказе, 1943 г.» «Рудницкий Сулик Иосифович, 1923 г.р., курсант Военно-морского училища, погиб при высадке десанта под городом Новороссийск, 1942 г.» «Рудницкий Ефим Иосифович, 1924 г.р., эвакуирован в г. Коканд, Узбекистан. Добровольцем пошёл на фронт мстить за брата. Погиб 15.03 1945 г. мл. лейтенантом возле села Бинов Германской Померании в Польше». «Габа Иосиф, 1920 г. рождения, закончил в Павловске Ленинградской области школу с золотой медалью, поступил в Ленинградский университет. Четыре года получал Сталинскую стипендию. В 1941 добровольно поступил в армию, в авиацию. Геройски погиб при аварии самолёта над городом Донецком 17 декабря 1943 года». О мужчинах, вдали от фронта суетившихся под безоблачным небом советской Азии, говорилось тогда с презрением и ненавистью – «тыловая крыса» безотносительно к национальности, но еврейские лики маячили, если не больше других, то ярче. Интересно бы выявить процент евреев, хитростью уклонившихся от окопов и сравнить с другими народами; вполне возможно, евреи не последние по числу дезертиров. Но и не первые, как гласила молва; не первые. И ещё интересно было бы узнать подобные цифры о тех, кто сам, без мобилизационного подхлёстывания, погнал себя в смертельное пекло. Евреев-добровольцев в Советской армии были десятки тысяч, по некоторым данным 55000 – среди народов СССР самый высокий процент. «Финцов Александр Михайлович (Менделевич), 1905 г. р., юрист, г. Ленинград... Пишет дочь его: У папы было очень плохое зрение... его не взяли в армию, но он пошёл в военкомат, чтобы добровольцем уйти на фронт. И его взяли в народное ополчение. Он был политруком на Ленинградском фронте. Мы с мамой получили от него два или три письма, и один раз он приезжал... А потом были бои, и всё кончилось... Пропал». «Капустин Зорух, 1899 г.р., бухгалтер, Днепропетровск...» К Листу приложены типовое извещение «В бою за социалистическую Родину верный присяге, проявив геройство и мужество погиб 8 августа 1943 г.» и письмо Зораха родственникам от 13 октября 1942 года, мятый листок блокнотный, из Кисловодска, куда Зораха занесло от семьи; бледным карандашом: «Дорогие мои, от Мани [жены] я ничего не слышу и не знаю, что думать. Повидимому их уже нет в живых... В ближайшие дни я еду в часть несмотря на то, что меня могут освободить, так как я почти что совершенно ничего не слышу... а оттуда на фронт, так как я всё равно уже ничего не теряю ибо что мне за жизнь будет без моей семьи которая скорее всего погибла от бандитской бомбардировки и мой долг отомстить бандитам за смерть моих детей и моей жены...». (А семья, похоже, выжила: Лист на Зораха написан его дочерью в 1992 году). «Эдельштейн Яков, 1912 г.р.» Приложено письмо: «Это мой дядя... В июле 1941 г. он добровольцем ушёл на фронт. У него было бельмо на глазу и его не брали, но он настоял... Он был очень красив – блондин с серыми глазами... Был добрейшим человеком... На фронте он стал командиром «штрафного» батальона, я думаю, вы знаете, что это такое... В 1942 зимой он приехал в отпуск к нам в Магнитогорск... весёлый и всё такой же красивый и не только внешне. Он показывал шинель, простреленную пулями. Уехал на фронт вновь и вскоре погиб...» «Шпольников Марк, 1925 г.р., ученик, г. Ленинград. В 1941 г. исправил в паспорте год рождения 1925 на 1923 и добровольно вступил в 16 лет в отряд народного ополчения, где в июле 1941 г. погиб. P.S. Родители в 1937 г. были репрессированы, в 1938 г. расстреляны». Тут зудит вопрос: почему ушёл на фронт Марик Шпольников? От горького горя сиротства? от изгойской судьбы «детей врагов народа»? Или от отчаяния, что любимые папа с мамой – враги самому дорогому: Комсомолу, Родине, Сталину? Может, искупать «вину» родителей ушёл? (Так рванул на войну мой друг Марат Мазо, обозначенный в посвящении: его отец, большой чекистский начальник, не в силах нести палаческие обязанности, застрелился в 1937-м и прощально написал жене: «Воспитай сына коммунистом»; записка жгла сына всю жизнь, толкнула и на фронт. Первый бой М. Мазо был –форсирование Днепра под Киевом, кто выжил, того наградили, семнадцатилетний Марат среди них). Потомки безответных забитых евреев, как повлекло их в бой! По материалам Яд ва-Шем: «Самуил Блюдой, сорокалетний астматик, отпущенный по болезни из действующей армии в тыл, скрыл там при повторном призыве своё состояние здоровья, вернулся в 1942 году на фронт и погиб. В том же году в том же военкомате семнадцатилетний сын Самуила Миша попросился на войну. Мама плакалась военкому: «Он же ещё ребёнок!» Военком сказал: «Мамаша, вы можете гордиться таким сыном». Миша уговорил приписать ему год и как восемнадцатилетний законно отправился воевать. Когда ему вправду исполнилось восемнадцать, он был убит». «М. Фельдман (1918 – 1943, письмо с фронта): «Здравствуйте, дорогие родители Папа и Мамаша. Первое напишу, что я жив и здоров... Охраняю город Архангельск от гитлеровских бандитов. Но это временно. Не могу дождаться, когда мы уже поедем громить фашистов... За меня не беспокойтесь. Жду ответ. Михаил Исаакович Фельдман». Ехать не пришлось. Убили Михаила Исааковича в бою тут же под Архангельском. З. Портнов (1924 – 1943, письмо матери с фронта): «Здравствуйте, дорогие! Сегодня я именинник, этот день встречаю в борьбе с немецкими оккупантами. Фриц находится сейчас от меня 200-250 метров и пишу Вам письмо под артиллерийским обстрелом. В эти дни ходил три раза в наступление. Пока жив и никуда не ранен. Дальнейшее сказать не могу. Если буду жив, то увидимся и приеду к вам. Если же погибну, то знайте, что погиб как сын, преданный своей Родине, как комсомолец, как патриот своей Родины... Крепко, крепко целую Вас всех. С гвардейским приветом. Твой сын Зиля». Через три дня лейтенанта З. Портнова ранили в бою. Мать потом на свои запросы получила два фронтовых ответа: первый, что раненный «отправлен в 98 отд. медсанбат для излечения», и второй, что «разыскиваемый в 98 отдельный медико-санитарный батальон не поступал». Канул в никуда. «Глускин Борис, 18 лет, школьник, капитан юношеской футбольной команды. Погиб во время наступления... Перед смертью сказал товарищам: «Не сообщайте матери, что я погиб». Ей прислали извещение «Пропал без вести». После войны сообщили правду сестре». Р. Б-сон (письмо в Яд ва-Шем): «Генрих Васюков с родителями и братом Олегом проживал в гор. Харькове. Во время эвакуации его семья не смогла выехать из-за болезни его отца. Так они остались в оккупированном гор. Харькове. В декабре 1941 года, по настоянию соседей, Генриха и его брата и мать Малку Васюкову (Эльтерман) отправили в еврейское гетто на Тракторный завод. Рискуя жизнью, Генрих вывел из гетто мать и брата в условленное место, где их ожидал отец. Этой же ночью они покинули гор. Харьков и обосновались в Изюмском районе Харьковской области... Устроив семью с жильём, отец Генриха ушёл через линию фронта и вступил в Красную Армию. А через неделю после ухода отца четырнадцатилетний Генрих ушёл из дома в партизанский отряд, где пробыл до августа 1943 года, принимая активное участие в боях с фашизмом. После освобождения Изюмского района Генрих вернулся к матери и брату, организовал отряд по вылавливанию и уничтожению оставшихся банд полицаев-приспешников нацистов. В октябре 1943 года в возрасте 16 лет Генрих погиб в бою с бандой бывших полицаев». Справки, извещения, письма сослуживцев: «Лейтенант Этингоф Борис Маркович... действительно погиб, как герой, в атаке 24 августа 1941 года... Он сначала был ранен в ногу, но превозмогая боль, увлекал за собой бойцов. Через несколько время снарядом его ударило в живот, после чего он скончался. К нему быстро подошёл красноармеец ЧЕСНОКОВ, он уже был мёртв. 4.4.42 г. Старший политрук КОВАЛЁВ» Письмо жене лейтенанта М. Шойхета из войсковой части «Полевая почта 43706» (21 июня 1944 г.): «Михаил Исаакович Шойхет, находясь на територии противника, был тяжело ранен в ногу. Ранение осколочное. На попытки его товарищей вынести на свою територию он заявил: «Никуда меня не трогайте, так как вынести не сможете. Возьмите мои партдокументы, передайте их парторгу, а меня прошу не считать без вести пропавшим, в меня есть ещё один патрон в пистолете». Обстоятельство дел было таково, что вынести раненых не смогли, а оставили их в землянке на територии противника. В числе их остался и лейтенант Михаил Исаакович Шойхет славный патриот Родины. Начальник штаба ст. лейтенант Горонин». Млодинов Яков Григорьевич, 1924 г.р., студент, г. Минск... Письмо его матери из Действующей армии: «Уважаемая тов. Млодинова! Ваши письма... неоднократно мы получали. Но отвечать на них не мог. Сейчас, ввиду Вашей просьбы, напишу правду, хотя она и очень горькая, как для Вас, а также и для нас. Ваш сын, Яков Григорьевич Млодинов, 3 ноября 1942 г. погиб от пули снайпера... Тов. Млодинова, не убивайтесь. Вы потеряли сына, мы в его лице потеряли хорошего товарища. Война жестокая и требует жертв. Жертвы эти не даром. За его смерть в жестоких боях мы отомстили, но клянусь Вам, что мы будем мстить ещё и ещё, чтобы все фрицевские самки завыли от горя. Тов. Млодинова, простите за прямой ответ. С уважением к Вам ст. лейтенант Хомяков». С. Маршак: Под сосновой ржавой хвоей, Под венком еловым Вы лежите, славные герои, - Аронсон с Орловым... Шестого октября 1941 года газету «Правда» развернул в тылу Шлёма Аронсон и прочёл это стихотворение С. Маршака. Оно называлось «Памяти героев». Под заголовком объяснялось, что речь идёт о батальонном комиссаре Орлове Михаиле Васильевиче и командире батареи Аронсоне Рафаиле Шлёмовиче. Так Шлёма Аронсон узнал о смерти сына. «Похоронка» дошла много позже. С. Маршак (из письма Ш. Аронсону 16. 08. 1945 г.): «Мне трудно установить точное место, где покоится Ваш сын-герой. Помню только, что могила его, которую я видел во время своей поездки на фронт, находилась около деревни Озерище... у сельской школы... она была заботливо устлана хвоей, накрыта венками... Мне рассказали участники боя, что вместо погребального салюта в память погибших героев батарея, которой до последней минуты командовал Ваш сын, дала залп по врагу. Этим залпом началось наступление, которое окончилось успехом... Трудно сказать, сохранилась ли до сих пор надпись на могиле... В этих местах шли ожесточённые бои. Но то, что я видел, навсегда останется у меня в памяти. Я глубоко почувствовал, как любили боевые товарищи Вашего сына, как бережно чтили они его светлую память...» М. Бегин (Из книги «Белые ночи»: стенограмма переговоров Сталина с военными руководителями Польши во время войны, генералами Сикорским и Андерсом): «АНДЕРС: ...в моём распоряжении будет около ста пятидесяти тысяч человек, но среди них много евреев, не желающих служить в армии. СТАЛИН: Евреи – плохие солдаты. СИКОРСКИЙ: Среди евреев, вступивших в армию, много торговцев... Они никогда не будут хорошими солдатами. В польской армии мне такие люди не нужны. АНДЕРС: Двести пятьдесят евреев дезертировали из военного лагеря в Бузулуке... Пятьдесят евреев дезертировали из Пятой дивизии... СТАЛИН: Да, евреи – плохие солдаты» [13, 160]. В шельмовании евреев, как ни в чём другом, сошлись вожди польские и советский. Не припомнилось им, конечно, как их родное славянское население под оккупацией покорялось немецкому кнуту: от запрета на образование до угона на рабский труд в Германию – «Слушаюсь!» Исполняли в лучшем виде. А евреи в Варшавском гетто в 1943 году первыми в городах Европы массово поднялись с колен и воевали до последнего без мало-мальской боевой поддержки ни от храбрых поляков, ни от могучей сталинской армии, ни от союзных войск – в полном одиночестве, в безнадёге. Когда армия Андерса, сформированная из польских беженцев в СССР, прибыла в Палестину, в ней было 642 еврейских солдата, из которых 72 дезертировало, больше 10 процентов – и кажется, подтвердилось мнение Андерса, но чуть копнуть и выясняется: большинство дезертиров ушло в еврейские вооружённые отряды [14, 362]. Сталин – пуще польских генералов знаток, Генералиссимус. Под его началом воевало в Советской армии полмиллиона евреев-«плохих солдат», среди них почти сто генералов. Кому как не ему рассуждать о воинской доблести и умении. Прежде чем стать главнопобедителем фашизма, он выстелил свою армию под гитлеровский сапог, в немецкий плен одних генералов попало около девяноста. Двое были евреи – Зусманович и Борисов. Оба герои гражданской войны, награждённые высшим тогда орденом Боевого Красного Знамени. Оба героически погибли в плену. Борисов (Аркадий Борисович Шустер), сын портного из Бухары, лихой конник, победитель состязаний по джигитовке и рубке, с 1930 года командовал кавалерийской бригадой. Арестованный в 1937-м, выдержал пытки сталинского следствия и четырёхлетнее заключение, а с началом войны был освобождён, брошен на фронт и уже в 1941 году заслужил генеральское звание. Его кавалерийское соединение ходило через линию фронта, рушило немецкие тылы. В мае 1942 горда при выходе из «котла» под Харьковом (великая сталинская стратегия позволила тогда немцам окружить 350 тысяч советских солдат, вырвались только 22 тысячи) Борисов, раненный, в бессознательном состоянии был пленён. На первом же допросе выяснилось, что он, командир казаков – еврей. По словам выжившего очевидца, Борисов сам о том сказал немцам, добавив: «Плевать я на вас хотел!» Они его и расстреляли. Миллионы пленных солдат, военная косточка, молодые, способные поначалу на бой и на подвиг, потомки рыцарей и витязей, не отягощённых двухтысячелетним угнетением души – все перемололись в мясорубке немецких концлагерей почти безропотно. А жалкие евреи в своих лагерях смерти и гетто восставали неоднократно, да не в конце войны, а из-под немцев, налитых ещё полной силой, - и в 1943 г. два крупнейших центра уничтожения евреев Треблинка и Собибор после победных бунтов заключённых – вырубились полностью, кончились. Руководитель восстания в Собиборе военнопленный Александр Печерский добрался до своих, «искупил вину плена кровью», ублаготворившей даже немилосердные советские органы – закончил войну почётно, офицером. И написал о восстании в лагере книжечку, маленькую, скромную. Её, после долгой волокиты и вмешательства маститого поэта П. Антокольского, издали подальше от центра, в Ростове-на Дону, и слову «еврей» в книжке места не нашлось. В 1964 г., когда страна оттаивала от Сталина, вышла книга о Собиборском восстании – и в ней по требованию властей не упоминалось скандальное отчество Печерского - «Аронович». В том же году в другом углу советских пространств, на Украине, выпустили книгу о девятнадцатилетнем Володе Соболеве: ему, военнопленному, отпилили без наркоза раненную руку, после чего он бежал, добрался до родной Винницы, связался с подпольщиками, застрелил гитлеровского офицера и позднее, выданный предателем, погиб в гестапо. В книге о Володе его мама Анна Исаковна названа Анной Ивановной. А подвиги Володи отмечены – через 20 лет! не Звездой Героя, не орденом, а медалью «За отвагу» - спасибо, что не «За оборону Ташкента». «Нас в герои не крои...» (А. Галич). П. Пронягин (свидетельства в Яд ва-Шем): «Я, Пронягин Павел Васильевич, 1916 года рождения, русский... Я с лета 1941 г. по апрель 1942 г. командовал партизанской группой, затем до апреля 1943 г. был командиром отряда им. Щорса. С апреля 1943 г. по август 1944 г. был начальником штаба Брестского партизанского соединения. ...По моему предложению местные партизанские связные установили связь с подпольщиками Слонимского гетто с целью их побега и включения в партизанский отряд. Многие из них как специалисты (слесари, электрики, радисты) работали у немцев на складах трофейного оружия. Они всеми способами старались вредить немцам (портили оружие) и в то же время по частям выносили оружие... а затем передавали в наш отряд. От них же мы получали радиоприёмники и медикаменты. В июле 1942 г., когда создалась угроза полного уничтожения Слонимского гетто, я дал указание всем подпольщикам уйти к нам в лес. ...ушло более 150 человек. Некоторые партизаны выразили неудовольствие в связи с включением евреев в боевой отряд, считая их обузой, трусливыми и небоеспособными. А часть из них в знак протеста ушла в другие отряды и немало вреда нам причинила впоследствии. Я как командир отряда вместе со своими единомышленниками - подлинными интернационалистами – провёл разъяснительную работу о недопустимости национальной вражды... Приказом по отряду была создана еврейская рота, именовавшаяся по соображениям конспирации 51-й группой. Её командиром был назначен старший лейтенант, отличившийся в финской войне, Федорович Ефим. Вскоре 51-я группа отличилась своей храбростью и военной смекалкой, не уступая кадровым воинам, и, овладев оружием и партизанской тактикой, нередко их превосходила. ... Узнав от связных о назначенной на 2-3 августа полной ликвидации Коссовского гетто, по моей инициативе было принято решение силами трёх отрядов [всего 570 бойцов] совершить внезапное нападение на сосредоточенных в Коссове для уничтожения евреев 300 хорошо вооружённых жандармов и полицаев. Поставленная задача – освободить узников гетто, заключённых в тюрьме военнопленных и разгромить гарнизон – была успешно выполнена. Только убитыми немцы потеряли 88 человек. Потери партизан составили 10 человек. Я командовал операцией и принял в отряд всех вышедших из укрытий евреев. Их было около 200, в т.ч. женщин, детей, пожилых людей. Часть из них была зачислена в 51-ю группу, из части молодёжи образована еврейская рота, а из остальных – семейный лагерь. Запомнились узники Коссовского гетто Зимак Зиша, его жена Александра, Керш Ицхак, Берман Иосиф... и другие, храбро сражавшиеся против гитлеровцев. В первых рядах атакующих партизан в Коссове был Блюменфельд Давид из Слонимского гетто. Он пал смертью храбрых. ...при прорыве обороны немцев погибли партизаны-евреи Имбер Ицхак, Грингауз Яков, Малах Мейер, Федорович Ефим. Партизаны-евреи участвовали во всех боевых действиях в составе отряда и в большинстве случаев были в авангарде. Любой мой приказ они безотказно и блестяще выполняли. К ним следует отнести таких мужественных бесстрашных партизан из бывших узников гетто, как Зорах Кремень, Арон Бандт, Яков Шепетинский... и др.» С 60-х, когда в публикациях о еврейских бойцах вымарывались «Аронович» и «Исаковна», прошло ещё тридцать лет. Советская власть прошла. Гласность пришла. Евреи в Московском Кремле пляшут. А например, в Белоруссии правда в том же загоне. П. Пронягин в 1979 г. выпустил книгу воспоминаний «У самой границы», её семикратно перекраивали по требованию властей: убрать евреев и их подвиги. В главе «Даёшь Коссово» ничего о спасении гетто. Доктора Аврама Блюмовича-спасителя сотен партизан, сколько ни бился автор, не дали даже упомянуть. «Мне читать книгу совестно», - говорил Пронягин. Он не отказался её печатать, чтобы хоть какую-нибудь память об отряде сохранить. В 1994 году, обрадовавшись новым временам, Павел Васильевич Пронягин хотел, как пишет журналистка Э. Максимова, «снять груз с души, переделать книгу. И опять ему сказали: куда столько о евреях?..» («Известия», 01.03.1995). Жид попрежнему от пули бежит. Историк Д. Романовский, опросив многих белорусских евреев, переживших нацистскую оккупацию, отмечает, что большинство их, даже и те, что боролись в гетто и лесах, «убеждены, что Катастрофа... – позорное событие в истории евреев. Основное, что утвердилось в сознании значительной части еврейского населения в Белоруссии и России о Холокосте – это то, что евреи были пассивны и погибли, не оказав никакого сопротивления своим палачам». Крупнейший американский историк Катастрофы Р. Хилберг, в труде, считающемся классикой, писал о Катастрофе: «Образ поведения евреев характеризуется почти полным отсутствием сопротивления» [15, 97-8, 117]. В 1984 году во Франции сделали фильм о Сопротивлении «Террористы в отставке» - документальную ленту. В ней вопреки расхожей молве, обвиняющей в покорной гибели евреев-иммигрантов из Восточной Европы, выяснилось, что они воевали за Францию самоотверженней, чем презиравшие их коренные французские евреи («израэлиты») и чем сами французы. Французская телесеть показать фильм отказалась, США отважились только через 16 лет. Убедит ли он кого хоть сегодня? В 1967 году стоял я в городе Харькове у газетной витрины, читал новости о победе Израиля в Шестидневной войне. Рядом надутый дядька, пузо прёт из штанов, в руке авоська с каким-то продуктом, скрипнул злюче и удивлённо: «Ты глянь, надо же, как жиды воюют!». Но это уже не о жидах, это об израильтянах. Литература 1. АБ МИШЕ. Посреди войны. Посвящения. Иерусалим. 1998. 2. С. Я. Лурье. Антисемитизм в древнем мире. Тель-Авив, 1976. 3. Л. Поляков. История антисемитизма. Эпоха веры. Москва-Иерусалим, 1997. 4. Лозинский С.Г. История инквизиции в Испании. СПб., 1914. 5. Бат-Йеор. Зимми. Евреи и христиане под властью ислама. Том 2. Иерусалим, 1991. 6. Л. Поляков. История антисемитизма. Эпоха знаний. Москва-Иерусалим, 1998. 7. Краткая еврейская энциклопедия. Том 8. Иерусалим, 1996. 8. М. Бела. Мир Жаботинского. Иерусалим, 1992. 9. И. Бабель. Избранное. Москва, 1957. 10. Г. Розенблат. Евреи в партизанском соединении С.А. Ковпака. Москва, 1998. 11. Егупец, №8, Киев, 2001. 12. Б.-Ц. Даган. Мы из восставшей Лахвы. Тель-Авив, 2001. 13. М. Бегин. В белые ночи. М., 1993. 14. А. Hartglas. Na pograniczu dwóch światów. Warszawa, 1996. 15. Вестник Еврейского университета в Москве, 1(17). М., 1998 Опубликовано с незначительными изменениями во «Время искать» (Израиль), 2002, №7.
|