Татьяна ШРАЙМАН
Неуспокоенная тема



На территории "Яд ва-Шем" звучит разноязыкая речь. На лужайке, неподалеку от административного здания, расположилась жующая компания - эти говорят по-английски. По аллее со смехом проносятся чьи-то дети. Бредет пожилая пара, взявшись за руки. Чуть поодаль солдаты отрабатывают построение - идут последние приготовления ко Дню Катастрофы. Трудно указать тот предел, за которым начинается территория мемориала. Дорога упирается в шлагбаум. Рядом - охранник. Сразу за шлагбаумом - вереница туристских автобусов, автостоянка. Кафетерий, телефоны, туалеты. И буквально в нескольких метрах - начало Аллеи праведников: деревья, носящие имена людей, спасших евреев во время Катастрофы. Здесь нет несоразмерных ступеней, ведущих в мемориальный комплекс "Хатынь" на месте сожженной белорусской деревни... Здесь нет ворот, как в Бухенвальде, проходя через которые никто не может отделаться от мысли о миллионах, для которыхворота эти открылись только в одну сторону. "Яд ва-Шем" начинается без всякой подготовки... Говорят, что согласно нововму проекту мемориал будет перестроен... А пока... ...Зал Имен - братская могила тех, у кого могилы нет. В полумраке – ниши стеллажи, хранящие сотни тысяч листов с рассказами о тех,кто не вышел из ада Катастрофы. Эти заполненные листы (правильнее было бы сказать, свидетельства) присылаются живыми. С этим залом связано несколько удивительных историй. Близкие, разлученные Катастрофой и считавшие друг друга погибшими, направили в "Яд ва-Шем" свои свидетельства, и свидетельства эти встретились в Зале Имен. Сверив данные, сотрудники поняли, что речь идет о живых, и помогли им встретиться спустя полвека. . ... С тех пор как открылись границы бывшего СССР, половина свидетельств, присылаемых в "Яд ва-Шем", заполнена по-русски. Тут же наградные листы, похоронки, предсмертные записки, аттестаты зрелости школьников, погибших ^ вместе со взрослыми. Все собирается, данные, заносятся в компьютер, листы раскладываются по нишам-стеллажам. И надо спешить делать эту работу, потому что скоро некого будет спрашивать. Можно было, подобно Спилбергу, устроить архив воспоминаний в любом месте земного шара, но такое символическое захоронение могло появиться только здесь, в "Яд ва-Шем", через который проходят сотни тысяч людей из всех стран мира... ...Туристка из Германии привела в Зал Имен одиннадцатилетнего сына. "Здесь имена евреев, которые умерли в гетто", - объясняла она ему. Этот разговор услышала сотрудница мемориала. "Нет, они не умерли в гетто, - сказала она мальчику, - они были убиты в лагерях смерти самыми разными способами". И сотрудница объяснила мальчику, как и почему это происходило. Глаза его матери затуманились: "Я не знала, что это было ТАК ужасно..." - "А зачем вы привели сюда сына?" - "Хочу, чтобы он знал", - ответила та. - Я изо дня в день наблюдаю за посетителями мемориала, - говорит сотрудник "Яд ва-шем" Анатолий Кардаш (автор книги о Катастрофе "Черновой вариант"). - Одни выходят совершенно оглушенными: я видел, как в Зале Имен рыдал буддийский монах, а толстая негритянская женщина в потрясении твердила: "Террибл, геррибл" (ужасно), и у нее при этом тряслись губы. Другие покидают "Яд ва-Шем" с пустыми глазами. Меня раздражают ульпанные группы, когда учителя пытаются превратить посещение мемориала о урок иврита. Это совершенно несовместимые вещи. Однажды слушатель семинара, аргентинец, большой болельщик футбола, услышав про шесть миллионов погибших евреев, напрягся, прикинул и сказал: "Это что же - 60 стадионов по 100 тысяч человек? Не может быть!" Вот вам уровень восприятия. : А вот уровень незнания. Я был свидетелем выступления бывшего генерального директора "Яд ва-Шем" Ишака Арада в Институте военной истории в Москве в конце 80-х годов. Это было экзотикой - израильский генерал, историк^рассказывал своим советским коллегам, тоже генералам (был среди них и один контр-адмирал) о том, как уничтожались евреи на территории СССР в годы войны. Когда Ицхак Арад назвал цифру шесть миллионов, слушатели стали переглядываться. На их лицах было написано одно: "Ну что он там буровит? Этого не может быть!" В зале, между прочим, сидели профессиональные историки, конечно, они знали, что да, были ужасные зверства и убивали массу людей. Но кого? Советских граждан! Другого термина вообще не было. После доклада я сказал Араду: "Вы заметили - они вам не верят? Они ничего не знают о шести миллионах евреев". Он страшно изумился. Ему казалось, что он говорил о вещах настолько общеизвестных... - Это было лет восемь назад, - продолжает Анатолий Кардаш. - Вы думаете, с тех пор что-то изменилось? Вы не представляете себе степени невежества высокопоставленных лиц (разумеется, не всех, но достаточно многих). Вот приходит сюда министр третьестепенной державы, имеющий два высших образования (одно – советское, партийное). Он обходит территорию мемориала и очень сочувствует. Его жена всплакнула. А на выходе министр вдруг спрашивает: "А все-таки скажите, это правда, что евреи в мацу кровь подмешивают?" Был еще видный политик с одной из стран СНГ. После посещения мемориала он очень переживал, но, тем не менее, произнес такую фразу: "Как же все-таки евреям тяжело это досталось. У нас с русскими то же самое - как они нас угнетают!" Я помню дебаты по поводу того, а стоит ли вообще приводить сюда министров других держав? Для меня ответ на это однозначен: у нас нет памятника Неизвестному солдату, наша святыня – это "Яд ва-Шем". Если ты приехал в Израиль, приди, возложи венок. Я далёк от того, чтобы перевоспитывать министра или главу чужого государства, но, может быть, после "Яд ва-Шем" у него в душе что-то повернется? Я видел глаза Горбачёва, когда он вышел из музея. Он был потрясён и не скрывал этого. И может быть, теперь при слове «еврей» у него что-то шевельнётся в душе, возникнет какое-то понимание. МУЖЕСТВО ОБРЕЧЁННЫХ Вернувшись из "Яд ва-Шем" и пытаясь поделиться с близкими людьми впечатлениями от увиденного, я с удивлением обнаружила, что ни один из них (даже те, которые живут в Израиле более двадцати лет) не был в "Яд ва-Шем". На вопрос "почему" отвечали по-разному. Одни говорили: "Да как-то не довелось", другие избегали посещения "Яд ва-Шем" сознательно: "Это слишком тяжело". Кстати, и уроженцы, и старожилы Израиля (и таких немало) избегают посещения "Яд ва-Шем", утверждая, что евреям надо было воевать, а не идти покорно на бойню, подобно овцам. Известный израильский генерал, прошедший все войны Израиля, объяснял свое нежелание посетить "Яд ва-Шем" так: "При всем моем сострадании не могу,отделаться от мысли, что это другие евреи, другая война. Мне трудно понять их": Далеко не каждый из тех, у кого и по сей день синеет на руке лагерный номер, может сегодня переступить порог "Яд ва-Шем". Их можно понять: для них мемориал - не выставочные стенды, а свидетельства диких личных трагедий. Известный итальянский режиссер Росселини, которого после выхода на экраны фильма "Рим - открытый город" стали упрекать в излишнем натурализме, как-то сказал: "Если люди смогли это пережить, имейте мужество хотя бы узнать об этом». Было время, когда пережившие Катастрофу избегали встречаться с молодежью и рассказывать о том, что происходило. Потому что всякий раз им нужно было оправдываться, отвечая на неизменный вопрос: почему вы не боролись? Как объяснить, что при изощрённой механике массовых убийств, отработанной немцами, сопротивление было практически невозможно? - К сожалению, не все понимают, что такое мужество обречённых, - говорит Анатолий Кардаш. – Инженер Граббе, присутствовавший на массовой казни евреев и свидетельствовавший позднее на Нюрнбергском процессе, рассказывал, как один из мужчин держал за руку мальчика и что-то спокойно объяснял ему, указывая на небо, когда вокруг шла стрельба; как пожилая женщина с младенцем на руках что-то говорила ему и тот ворковал от удовольствия. Какое же мужество должно было быть у этого отца и этой бабушки – через минуту их всех не стало. Или у той матери, котрую пяьтилетняя дочь спросила на месте казни: "Этот дядя будет нас убивать?" Где она нашла силы, чтобы успокоим, ребенка? Мне кажется, именно мужество было отличительной чертой евреев, погибших в Катастрофу, - они умирали с честью. "ВНУК СЛИШКОМ МАЛ, ЧТОБЫ ЕМУ РАССКАЗАТЬ" Сотрудники "Яд ва-Шем' выслушивают ежедневно десятки историй, за которыми стоят личные трагедии. Люди приходят сюда не только помянуть погибших, но и поделиться тем, что они пережили сами. И вот заключительная горькая фраза, немолодой женщины сотруднику "Яд ва-Шем": "Извините, что я отняла у вас время, но молодые у меня в семье этим не интересуются, а внук еще слишком мал, чтобы ему рассказать". - Когда я ехал в Израиль, - говорит Анатолий Кардаш, - я думал: "Ну, уж здесь-то не забыли". Но неожиданно столкнулся с поразительным открытием: все, что мой сын знает о Катастрофе (а он учится в израильской школе уже пять лет), он знает от меня. Но это же не "война Алой и Белой розы", которую можно "проходить" в хронологическом порядке! Я своими глазами видел, как в классе на просьбу учителя поднять руку тем, у кого близкие погибли в Катастрофе, руки подняли все! Надо объяснять детям - в доступной им форме, что мы евреи не только по национальному признаку, но и потому, что наши близкие шли в одну газовую камеру. - Нет, я не хочу, чтобы с ЭТИМ жили – с ЭТИМ жить невозможно. Но хотя бы ЗНАТЬ о том, что происходило с целым народом... – с болью говорит Анатолий Кардаш. - Я не хочу видеть на территории "Яд ва-Шем" жующих людей, целующиеся парочки или подростков, раскачивающихся на памятнике, изображающем узников концлагеря. Я в душе не осуждаю этих подростков, я думаю: а где же те взрослые, которые привели их сюда и не объяснили, что это за место? Такие случаи, правда, редки, но они бывают и режут глаз. Я считаю, что каждый должен пройти через наш "Яд ва-Шем" или через подобный "Яд ва-Шем" в любом конце мира. Когда я думаю о детях, переживших Катастрофу, и сознаю, что они вышли оттуда не психопатами, а нормальными людьми, я понимаю, что не надо бояться объяснять, что такое Катастрофа, нашим детям. Конечно, День Катастрофы, отмечаемый в Израиле ежегодно, - нечто особенное. Но при всем том - ведь это всего ОДИН день в году. Трагедия Катастрофы всегда будет висеть над нами - и никуда от этого не деться. ... ...Напоследок я спросила Анатолия Кардаша: - Вы работаете здесь несколько лет. Можно ли привыкнуть к этому месту? Не ощущать того ужаса, который стоит за ним? - А вы заметили, что "Яд ва-Шем" – не "черный". Не давит. Это великая идея: была ли она сознательно заложена его создателями или осуществилась сама собой - трудно сказать. Что же касается вашего вопроса, иногда встречаются вещи, которые ТАК ударяют, хотя, казалось бы, это еще одна подробность уже известной темы. Вот, например, недавно я разбирал материалы и наткнулся на фото двух стариков. Мужчина сидел на стуле, женщина сзади, положив ему на плечо руку. Рука натруженная, узловатая. На супругах была нарядная одежда - видно было, что надели ее для снимка. Такая идеальная пара, родители семейства. В сопроводительном листе написано, что их убили. И вдруг меня как ударило: за что? Я смотрю на эти руки, ведь не молодые люди, свое пожили, им и так уже пора было умирать - кому они мешали? Такие моменты пережива- ешь до спазмы в горле. ...Приходят в "Яд ва-Шем" в основном люди старшего поколения - пережившие Катастрофу или потерявшие в ней своих близких. Для остальных она - история. Но это не так: рана и по сей день кровоточит. Это не факты истории, имевшей место когда-то и не с нами. Это было с нами, это остается с нами...
«Окна» (Израиль), 18.4.1996 г.