Аб Мише (Анатолий Кардаш)  
1934 - 2014

 Об Авторе Книги Статьи, очерки Интервью Post scriptum

Фото: Михаил Польский
Родился в 1934 г. в Киеве. Жил в Украине, Сибири, Москве, с 1991 г. в Израиле (Иерусалим). Ушел из жизни в 2014 г.

Автор книг «Внимание, евреи!» (1990), «Черновой вариант» (1994), «Посреди войны. Посвящения» (1998), «Холокост. Антология» (2003), «У черного моря» (2004), «Преображения еврея» (2013), «Шоа. Ядовитая триада» (2014).





Рафаил Нудельман

Светлой памяти

Я был у него в больнице в субботу днем. Впервые за двенадцать суток – после нескольких дней в палате интенсивной терапии, под искусственным дыханием, а затем после трахеотомии, - он произнес вслух, не одними губами, несколько внятных слов, поднял руку, соглашаясь с чем-то услышанным, улыбнулся сказанному, попытался что-то написать на подставленном экране и даже, под конец, поднялся с постели и посидел несколько минут в кресле. Потом все-таки попросил уложить его снова – устал. Очень чувствовалось, особенно после всех этих страшных дней, что он идет на поправку, что он еще раз ушел от смерти.

А в половине третьего ночи с субботы на воскресенье он умер. Сердце остановилось и на этот раз уже не ответило попыткам вернуть себя к жизни. Оно было истрепанное, это сердце, – три инфаркта, кардиолог давно сказал его жене, что каждый день, который он живет, - это чудо. А ведь у него был еще тяжелейший диабет, почечная недостаточность и опухоль гипофиза – к счастью, доброкачественная. Человек с таким списком недугов обычно выглядит, как полутруп, во всяком случае двигается едва-едва, от постели к креслу и обратно в постель, бережно лелея себя, болезного, тяжелого, противного самому себе. Анатолий Кардаш работал за компьютером до третьего часа утра, вставал в девять и, позавтракав, мчался по очередным делам. Раз в неделю у него была лекция по истории антисемитизма для молодых еврейских учителей из России и Украины, в кибуце под Ашкелоном, почти три часа езды автобусом из Иерусалима, три часа туда, три часа обратно, три на лекцию и возбужденные вопросы слушателей, домой возвращался в темноте. Почти каждую неделю у него была какая-нибудь еще лекция в каком-нибудь городе страны или экскурсия с кем-нибудь заинтересованным по музею Яд-Вашем. И почти каждый день у него висели на телефоне люди из России, Белоруссии, Украины, с которыми он организовывал ежегодные две-три поездки - от Музея Катастрофы в Вашингтоне – по сбору показаний очевидцев Катастрофы. Организовать такую поездку значит – продумать маршрут, связаться с людьми во всех точках по этому маршруту и подготовить очевидцев к встрече, говорить с ними самими или с их родственниками, утрясать сроки и условия, заказать гостиницы по всем этапам маршрута и продумывать еще десятки других мелочей – полномасштабная работа для нескольких человек, но он делал ее один, несмотря на все свои болезни. И не только готовил – сам каждый год два, а то и три раза ездил во все эти Украины-Белоруссии, в самые глухие углы, где, случись еще один инфаркт, и скорой помощи-то не дождешься – раньше околеешь.

А ведь были еще презентации новых его книг, и участие в разных семинарах, и вечера в «Иерусалимском журнале», и просто концерты, потому что с музыкой, как и с книгами, он не расставался (даже ночью, кода работал, в наушниках звучал какой-нибудь Моцарт). Многовато для одного, не правда ль? А ведь всегда оставался улыбчив, доброжелателен, щедр на помощь, отзывчив на просьбы, заинтересован в ближнем, пылок в спорах, жаден на узнавание … Что сказать – жил так полно и так бесстрашно, как не живут многие вполне здоровые люди.

Я впервые встретил его в далеком Владимире, куда он приезжал навестить свою сестру. Это был веселый и необыкновенно интересный рассказчик – слушать его байки о харьковском заводе, где он тогда работал инженером, было чистое наслажденье и сплошной хохот. Потом у нас сложилась группа друзей, и как-то летом мы отправились в пеший поход по просторам страны чудесной, и тогда впервые выяснилось, что он замечательный организатор, за что ему единодушно было присвоено звание «Командор». Под таким именем он и прошагал с нами следующие полжизни, до самой своей недавней смерти: «Командор сказал...», «Командор звонил…», «У Командора опять сердце…» И только потом я узнал, что этот веселый, легкий человек уже однажды ушел от верной смерти – у него была меланома, но он – редчайший случай – выжил и встал на ноги. И как встал! Мы с ним прошли потом еще два больших долгих похода, всё по храмам и городам древней Руси, от Суздаля через Псков до Бесова мыса, что на затерянном, почти безлюдном восточном берегу Онежского озера. Мы все тогда немного бредили русской стариной.

А потом перестали. У меня это случилось, когда однажды, ведя экскурсию, я произнес: «Наш царь Петр…» - и вдруг понял: не «наш», не мой это царь – чужой. У Командора это случилось позже – когда он, уже из Москвы, поехал в Польшу и побывал на месте бывшего Варшавского гетто. Та поездка его буквально перевернула и перевернула всю его жизнь. Отныне и до конца эта его жизнь была посвящена памяти Катастрофы. Отныне и навсегда, что бы он ни делал: читал ли лекции, писал ли книги, работал ли в Яд-Вашем, ездил ли по бывшему Союзу, изучал ли историю антисемитизма – все это пестрое разнообразие дел вращалось вокруг одной мертвой, неподвижной точки, которую невозможно охватить разумом, потому что в эту точку вместились жизни шести миллионов замученных и сожженных людей. Видит Бог – он все-таки старался охватить ее разумом, эту точку, эту, как сказали бы физики, сингулярность в черной дыре нашей истории, и, как мог, пытался передать, объяснить, описать другим весь этот ужас и его идущую из седой древности предуготованность. Но каждый раз словно чувствовал, что сказал мало и что сказал не все, - и садился за новую книгу.

Еще в Москве он написал «Черновой вариант», который потом расходился в еврейском самиздате и название которого звучало мрачным предостережением всему беззаботному человечеству. Потом были и «Преображение еврея», и «У черного моря», и другие книги, вплоть до последней, «Шоа, или ядовитая триада», выхода которой он уже не дождался, - но именно после «Чернового варианта» его вовлеченность в еврейские дела стала такой, что переезд в Израиль стал как бы само собой разумеющимся, а после переезда так же само собой оказалось обратиться за работой именно в Яд-Вашем и именно в Зал Имен. Если был на свете человек, для которого эта страшная, по существу, работа стала не просто работой или службой, а всей жизнью, то он и оказался таким человеком. Ему мало было получить очередной опросный лист со скупыми данными о еще одном погибшем, но не увековеченном в памяти людской, в Зале Имен, в архивах Яд-Вашем, - он не просто вносил его в картотеку, но тут же списывался с приславшим этот лист человеком, выяснял детали и подробности, и многие из этих людей становились потом его корреспондентами на многие годы. Наверно, в этом сказывался также его писательский интерес, - но глубокое, идущее от сердца человеческое участие сказывалось наверняка. И еще – ответственность перед памятью о жертвах Катастрофы, какая-то высшая порядочность перед лицом мертвых.

Он вообще был очень порядочным, очень чистым, честным, добрым и бесконечно жадным до жизни. человеком. Таким его все знали и все любили. Странно даже – мне кажется, что у него, в сущности, не было врагов. И он сам почти во всех находил что-то хорошее или, во всяком случае, извинительное. И почти всем широко улыбался навстречу. Как и в ту последнюю субботу, когда я его видел в последний раз. Когда он еще был частью моей жизни. А теперь на месте этой части – оглушительная пустота, которая отныне будет со мной всегда.

В Яд-Вашем есть аллея Праведников мира – людей, которые спасали евреев в годы Катастрофы. Жаль, что там нет аллеи в честь тех, кто спасал память о Катастрофе, так попинаемую сейчас. Анатолий Кардаш был одним из таких праведников.

Иерусалим, 22 февраля 2014 г.
Аб Мише © 2006 Все права защищены Designed and Powered by BU-Design © Art Studio